***

      Олбани
      аэропорт Олбани мистер
      эй, мистер, приехали
      Трясущая его рука. Голова болтается на шее. Ужасная головная боль – боже! Тупая, стреляющая боль. – Эй, мистер, мы в аэропорту.
      Энди открыл глаза, тут же закрыл перед ослепительным светом ртутного фонаря. Раздался чудовищный, ревущий вой, он нарастал, нарастал, нарастал, Энди содрогнулся от него. В уши словно втыкали стальные вязальные спицы. Самолет. Взлетает. Это дошло сквозь красный туман боли. О да, теперь все это доходит до меня, доктор.
      – Мистер? – Таксист казался обеспокоенным. – Мистер, как вы себ чувствуете?
      – Голова болит. – Голос его, казалось, звучит откуда-то издалека, погребенный под звуком милосердно затихающего реактивного двигателя. – Который час?
      – Почти полночь. Движение замирает. Не говорите, сам скажу. Автобусов не будет, если вы собрались куда-то. Вас не отвезти домой?
      Энди попытался вспомнить байку, рассказанную таксисту. Необходимо ее вспомнить, несмотря на головную боль. Стоит ему сказать что-то противоречащее тому, что он говорил раньше, и в голове таксиста возникнет вторичная реакция. Может, она пройдет сама собой, скорее всего пройдет, а может, и нет. Таксист ухватится за какой-то момент, зациклится на нем, подчинится этой мысли, а затем она будет просто разрывать ему мозг. Так уж случалось.
      – Моя машина на стоянке, – сказал Энди. – Не беспокойтесь.
      – А-а, – таксист облегченно улыбнулся. – Знаете, Глин просто не поверит всему этому. Эй! Не говорите, сам...
      – Конечно, поверит. Вы же верите, да? Водитель расплылся в улыбке:
      – У меня крупная купюра для доказательства, мистер. Спасибо.
      – Вам спасибо, – сказал Энди. Трудно, но нужно быть вежливым. Трудно, но нужно продолжать. Ради Чарли. Будь он один, давно покончил бы с собой. Человек не приспособлен к такой боли.
      – Вы уверены, что в порядке, мистер? У вас ужасно бледный вид.
      – Все хорошо, спасибо. – Он стал будить Чарли. – Эй, ребенок. – Не хотел произносить ее имени. Может, зря, но осторожность, подобно дыханию, стала для него естественной. – Проснись, мы приехали.
      Чарли что-то забормотала, попыталась увернуться от него.
      – Давай, кукляшка. Проснись, малышка.
      Веки Чарли, задрожав, поднялись и открыли ясные голубые глаза, унаследованные от матери, – она села, потирая лицо.
      – Папочка? Где мы?
      – Олбани, малышка, аэропорт. – И, наклонившись поближе к ней, он пробормотал: – Ничего больше не говори.
      – Хорошо. – Она улыбнулась водителю такси, тот ответил улыбкой. Она выскользнула из машины, Энди, стараясь не споткнуться, последовал за ней.
      – Еще раз спасибо, – сказал таксист. – Послушайте-ка, эй. Вы – замечательный пассажир. Не говорите, сам скажу. Энди пожал протянутую руку:
      – Будьте осторожны.
      – Буду. Глин не поверит, что все это – правда. Таксист влез в машину и отъехал от кромки тротуара, окрашенной желтой краской. Еще один самолет взмывал в воздух, моторы ревели, Энди чувствовал, что его голова раскалывается пополам и готова упасть на тротуар, подобно пустой тыкве. Он споткнулся, и Чарли положила ладони на его руку.
      – Ой, папочка, – сказала она. Голос ее доносился издалека.
      – Войдем. Я должен присесть.
      Они вошли – маленькая девочка в красных брючках, зеленой блузке и крупный сгорбившийся мужчина с растрепанными темными волосами. Какой-то служитель аэропорта посмотрел на них и подумал: это же сущий грех – бугай, бродит после полуночи, судя по всему пьян, как сапожник, с маленькой дочкой, ведущей его, как собакаповодырь, а ведь она давно должна спать. Таких родителей надо стерилизовать, подумал служитель.
      Они миновали автоматически открывающиеся двери, и служитель совсем забыл о них, пока минут сорок спустя к бровке тротуара не подъехала зеленая машина, оттуда вышли двое мужчин и заговорили с ним.